Грехом, по понятиям церкви, именовался всякий предосудительный, плохой поступок. Но не все грехи считались одинаково тяжелыми. Были такие, за которые не полагалось особо суровых наказаний, а были и страшные, "смертные" грехи: тот, кто был повинен в них, навсегда губил свою душу, должен был после смерти вечно терзаться в аду. Этих "смертных грехов" числилось семь, в том числе гордость, скупость, гнев, обжорство, зависть.
Теперь, говоря: "за ним все семь смертных грехов числятся", - мы шутливо рисуем образ человека, способного на всё дурное, или же, наоборот, хотим сказать, что чьи-то дурные качества преувеличены общим мнением.

Так говорят про очень умного человека, предполагая, что высота лба пропорциональна уму. Употребляя это выражение, мы, конечно, не задумываемся о том, что в точности оно обозначает. "Пядь", или "четверть", - старинная мера длины, равная расстоянию между растянутыми большим и указательным пальцами, то есть в среднем около восемнадцати сантиметров. Лоб в "семь пядей" высотой поднимался бы над бровями на один метр двадцать шесть сантиметров.
Вряд ли такой умник был бы доволен своей внешностью.
Слово "пядь" участвует еще и в выражениях "ни пяди", "ни на пядь" ("ни капельки", "нисколько").

Если вы будете просить сохранить в глубокой тайне то, что уже предано огласке, вам могут сказать: "Голубчик, ведь это секрет Полишинеля".
Кто же такой Полишинель? Это постоянно действующее лицо многих веселых французских пьес, "младший брат" такого же задорного, жизнерадостного героя итальянского театра Пульчинеллы. Но это не все. Подобно русскому Петрушке и чешскому Кашпареку, итальянский Пульчинелла и французский Полишинель были еще и куклами, неизменными главными героями кукольных комедий.
Полишинель часто смешил публику, сообщая "по секрету всему свету" то, о чем знали все остальные герои пьесы.
Отсюда "секрет Полишинеля" - то, что уже давным-давно всем известно.

Арабисты говорят, что выражение это хоть и взято из арабских сказок, но сильно искажено. Слова "сезам" у арабов нет. В их легендах упоминается волшебная трава "сим-сим", обладавшая свойством открывать замки и запоры подобно нашей русской "ключ-траве".
Не вполне точно передали первые переводчики сборника арабских сказок "Тысяча и одна ночь" и самое восклицание. Тем не менее оно вошло в нашу речь именно в этой форме и стало в ней означать любое всемогущее средство для проникновения в недоступные места или для достижения недосягаемой цели. "Герцогиня не принимала никого, но у нас был "сезам, откройся" в виде рекомендательного письма от кардинала Спадавсккиа..."

Лунь - пернатый хищник. Некоторые виды луней окрашены в голубовато-пепельно-серые цвета, так что издали на полете кажутся белесыми. Именно с птицей, а не с луной, как думают некоторые, и сравнивают поседевшего, белоголового человека.
И все же только белый цвет оперения еще недостаточен для сравнения. В противном случае почему бы не сравнить такого человека, ну, скажем, с лебедем? Нет, все дело в сходстве "облика". Птица лунь с загнутым клювом и с венцом перьев вокруг щек и подбородка удивительно напоминает убеленного сединами бородатого старца.

Возникла эта шуточная поговорка из следующего рассказа. Некий художник по заказу церкви взялся нарисовать для религиозных литографий льва. Не будучи уверенным, что работа выполнена им безупречно, и не без основания опасаясь, что льва смогут спутать с другим животным, художник снабдил свой рисунок подписью: "Се лев, а не собака".
Прототипом этого сюжета является, вероятно, рассказ Дон-Кихота Санчо Пансе об одном художнике, "который, когда его спрашивали, что он пишет, отвечал: "Что выйдет". Если, например, он рисовал петуха, то непременно подписывал: "Это петух", чтобы не подумали, что это лисица.
Выражение "Се лев, а не собака" - ироническая оценка какого-либо произведения, которое выполнено так неудачно, что требует пояснений, какую мысль, идею хотел выразить в ней автор, художник.

Под "мертвой точкой" механики разумеют такое положение частей машины, при котором она как бы застывает на миг в неподвижности: силы, действующие с противоположных сторон, уравновешиваются. Чтобы не произошло остановки, применяют тяжелые "маховые колеса"; продолжая вертеться по инерции, они сдвигают механизм с "мертвой точки".
В переносном смысле "мертвая точка" - положение застоя, бездеятельности. "Сдвинуть с мертвой точки" - придать чему-либо подвижность, стронуть с места, преодолеть застой.

Это сочетание слов употребили переводчики древнегреческих книг на славянские языки, чтобы обозначить главную часть иудейского храма - скинию, где помещались "скрижали завета", таблицы законов, согласно преданию переданные самим богом первосвященнику Моисею на высотах горы Синай. Смысл этого названия, несколько странно звучащего на наш современный слух: "самое святое из всех святых мест", "сокровеннейшая святыня".
Теперь оно и употребляется в нашем языке в значении: самое дорогое, самое заветное, что есть у человека или народа.

Слыша слово "свинья", каждый из нас тотчас рисует себе всем известное домашнее животное. Образ этот давно приобрел не слишком почетное значение, и многие удивляются, скажем, когда встречают в истории знатную боярскую фамилию "Свиньины". Что за фантазия была у людей называться "свинским" именем!
Между тем предок Свиньиных получил эту фамилию в награду за воинскую заслугу: он первый построил великокняжеское войско "свиньею", то есть "клином". Известно также, что Александр Невский сумел разгромить на Чудском озере рыцарскую "свинью".
Треугольный боевой порядок "свинья" считался весьма грозным.
Возможно, потому-то слова "подложить свинью" (кому-либо) и стали означать: устроить крупную неприятность. Любопытно, что в немецком языке идиоматическое выражение "иметь свинью" означает "везение". "Эр хат швайн" ("он имеет свинью") - ему везет.
Интересным для объяснения оборота "подложить свинью" может считаться и эпизод из книги Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль" о хитрости, к которой прибег брат Жан, готовясь к битве с колбасами. Повторив уловку древних греков при осаде Трои (см. "Дары данайиее"), он приказал соорудить огромную свинью и вместе с поварами спрятался внутри нее. В решающую минуту предводительствуемые братом Жаном повара выскочили из укрытия и обратили ошеломленного противника в бегство.
Впрочем, следует сказать, что объяснения эти не могут быть признаны бесспорными. Не исключена возможность, что основанием для них послужило непобедимое отвращение некоторых восточных народов (в частности, татар) к свиному мясу. Магометанин, которому "подложили свинью" за трапезой, то есть угостили обманным способом свининой, приходил в величайший гнев и чуть ли не заболевал. Весьма вероятно, что наше выражение пошло отсюда.

Это выражение часто искажают, произнося "сбоку-припёку". На самом деле его можно было бы передать и словами: "боковая припёка".
Припёка, или припёк, у пекарей - пригоревшие кусочки теста, прилипающие снаружи к разным хлебным изделиям, то есть нечто ненужное, излишнее. Именно в таком значении слова эти вошли и в общий язык и понимаются в нем как все случайное, постороннее, приставшее к чему-либо извне.

Слово "забрало" - заимствование из старославянского языка: настоящая древнерусская форма этого слова была "забороло". Оба эти слова, как и слово "забор", родственны словам "бороть", "бороться", и происходят они от еще более древнего общеславянского "забордло".
"Заборолом" в древности называли на Руси прежде всего верхнюю часть крепостной стены, за которой защитники крепости могли укрываться от вражеских стрел и метательных копий. Позднее так стали именовать по аналогии подвижную часть воинского шлема, закрывавшую, в опущенном состоянии, лицо бойца от ударов противника. Это "забрало" после боя, когда опасность миновала, поднимали и вновь опускали, только ожидая нападения или готовясь к схватке.
Именно поэтому слова "с открытым забралом (выступать, действовать)" стали означать: честно, открыто, не готовя никакого коварного нападения и не скрывая своих намерений.
Однако навряд ли выражение это родилось в нашем языке.
Шлемы с "забралами" были у нас редкостной частью вооружения: русские воины издавна заменили тяжелое и мешающее взгляду забрало узкой стальной стрелой, проходившей со лба шлема вниз, перед носом бойца. Стрела защищала не столь надежно, но зато позволяла лучше видеть противника.

Слово "лихва" было в старорусском языке. Значило оно "избыток", "излишек". От него были образованы некоторые производные слова; так, например, проценты, которые человек, дающий деньги взаймы, мог, по дореволюционным правилам, требовать со своего должника, назывались "лихвенными" (избыточными) деньгами. Поэтому "вернуть с лихвой" значит: получить больше, чем сам дал. "Хватает с лихвой" - то же, что хватает с избытком.

Текст любой книги (и рукописи) делится на абзацы, то есть на небольшие части, в которых все строчки равной длины.
Каждый новый абзац начинается с некоторым отступом: первая его строчка немного короче остальных (более короткой, как бы не доведенной до конца, может быть и последняя строка предыдущего абзаца).
Слова "я начал новый абзац" означают то же самое, что и "я начал с красной строки". "Красной строкой" именуется такая, начало которой сдвинуто немного вправо по отношению ко всем остальным.
Откуда взялось это название? Оно осталось нам от переписчиков тех времен, когда еще не было книгопечатания. В старинных рукописях самый текст писали обычно чернилами, а начальные буквы абзацев разукрашивали киноварью (красной краской), а позднее и рисунками, иногда раззолоченными. Эти буквы, а по ним и все первые строки абзацев и глав называли "красными" (то есть красивыми). Вспомните выражение "красная девица", "красный угол в избе" и проч.
С переходом на печатные книги старый обычай мало-помалу утратился; только название, связанное с ним, сохранилось.

Выражение это встречается часто и в литературной и в разговорной речи.
"Ну что, вы как поживаете, господа? - спросил я, подходя к кучке гарнизонных офицеров, одетых с иголочки и в белых перчатках на руках", - писал Салтыков-Щедрин в "Губернских очерках".
"Быть одетым с иголочки" значит: нарядиться в новое, только что сшитое платье.

Герой гениального романа Мигеля Сервантеса, Рыцарь Печального Образа Алонсо Кихада, бедный и очень благородный в душе испанский дворянин, помешался на чтении рыцарских романов и на подражании им. Он слепо верил в измышления поэтов, наивно представлял себе мир таким, каким они его изображали. Не зная жизни, он с самыми лучшими намерениями кидался в борьбу со злом и попадал из одного нелепого и грустного недоразумения в другое.
То, приняв за злых великанов ветряные мельницы, бросался на них с копьем, то принимал за знатную красавицу Дульцинею Тобосскую простую трактирную служанку Альдонсу. Все вокруг него было смешно и трогательно: от добродушного хитреца Санчо Пансы, его толстого оруженосца, до похожего на скелет коня Росинанта. И, когда сам Дон-Кихот (точнее, дон, то есть господин, Алонсо Кихада) сделался в глазах всего мира воплощением беспомощного, хотя и благородного стремления к добру, все, что его окружало, тоже зажило своей особой жизнью в языке.
Донкихотами мы зовем теперь благородных, но наивных, не приспособленных к борьбе, не знающих жизни героев, неумело и напрасно жертвующих собою.
Росинант - любая одряхлевшая, старая кляча, выдаваемая за борзого коня. И, наконец, "сражаться с ветряными мельницами" - расходовать силы на борьбу с воображаемым или не стоящим внимания противником.