В рассказе «Филипок» перед маленьким читателем предстаёт история, которая вполне могла приключиться с ним самим или с его сверстниками; недаром рассказ имеет подзаголовок «быль».

Филиппку стало скучно в избе сидеть, и он решил пойти в школу. Пришел, но так растерялся, что в ответ на вопросы учителя только молчал и плакал. Учитель оставил его в классе. «Ну, садись на лавку возле брата. А я твою мать попрошу, чтобы пускала тебя в школу».

Несмотря на краткость рассказа, в нем создан характер мальчика. Как только Филиппок осознает, что ему хочется учиться в школе, ничто не может сбить его с пути ни собаки, набросившиеся на него, ни страх перед учителем. Не найдя своей шапки, Филиппок отправляется в путь в отцовской, которая ему велика, зато под рукой. В сенцах школы мальчик снимает шапку и только после этого отворяет дверь: ему хорошо знаком крестьянский этикет. Оправившись от первого испуга, он по складам произнес свое имя, и хотя все смеялись, начал «говорить Богородицу», чтобы показать, что он и молитвы знает; но «всякое слово говорил неправильно». Учитель остановил его: «Ты погоди хвалиться, а поучись».

Однажды осенью по большой дороге ехали два экипажа. В передней карете сидели две женщины. Одна была госпожа, худая и бледная. Другая — горничная, румяная и полная.

Сложив руки на коленях и закрыв глаза, госпожа слабо покачивалась на подушках и покашливала. На ней был белый ночной чепчик, прямой пробор разделял русые, чрезвычайно плоские напомаженные волосы, и было что-то сухое и мертвенное в белизне этого пробора. Вялая, желтоватая кожа обтягивала тонкие и красивые очертания лица и краснелась на щеках и скулах. Лицо госпожи выражало усталость, раздраженье и привычное страданье.

В карете было душно. Больная медленно открыла глаза. Блестящими темными глазами она жадно следила за движениями горничной. Госпожа уперлась руками в сиденье, чтобы подсесть выше, но силы отказали ей. И все лицо ее исказилось выражением бессильной, злой иронии. Горничная, глядя на нее, кусала красную губу. Тяжелый вздох поднялся из груди больной и превратился в кашель.

В перерыве заседания члены Судебной палаты узнают из газеты о смерти Ивана Ильича Головина, последовавшей 4 февраля 1882 г. после нескольких недель неизлечимой болезни. Сотоварищи покойного, любившие его, невольно рассчитывают возможные теперь перемещения по службе, и каждый думает: «Каково, умер; а я вот нет».

На панихиде все испытывают неловкое чувство, вызванное осознанием общего притворства скорби. Единственное спокойное, и оттого значительное, лишь лицо Ивана Ильича, на котором было «выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано, и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был еще упрек или напоминание живым». Вдова Прасковья Федоровна старается узнать у Петра Ивановича, которого называет «истинным другом Ивана Ильича», нельзя ли получить по случаю смерти побольше денег от казны. Петр Иванович ничего не может посоветовать и прощается. Ему приятно вдохнуть чистый воздух на улице после запаха ладана и трупа, и он спешит к приятелю Федору Васильевичу, чтобы не очень опоздать к карточной игре.

Севастополь в декабре месяце

«Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; тёмно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и ждёт первого луча, чтобы заиграть весёлым блеском; с бухты несёт холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далёкий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра… Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…» Несмотря на то, что в городе идут боевые действия, жизнь идёт своим чередом: торговки продают горячие булки, а мужики — сбитень. Кажется, что здесь странно смешалась лагерная и мирная жизнь, все суетятся и пугаются, но это обманчивое впечатление: большинство людей уже не обращает внимания ни на выстрелы, ни на взрывы, они заняты «будничным делом». Только на бастионах «вы увидите… защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища».

Всеми уважаемый Иван Васильевич неожиданно меняет тему разговора: он убежден, что среда не влияет на образ мыслей человека, а все дело в случае. Он рассказывает историю своей юношеской влюбленности в красавицу Вареньку Б. Как и остальные молодые офицеры, Иван Васильевич проводил свои вечера на балах, кутил с товарищами, а не посещал университетских кружков и т. д. На балу у губернского предводителя он постоянно танцует с Варенькой, одетой в бело-розовое платье, чувствует, что его любовь взаимна. Иван Васильевич питает к предмету своей любви исключительно платоническое чувство. Появляется отец Вареньки, «очень красивый, статный, высокий и свежий старик» с румяным лицом и роскошными усами (как у Николая I), полковник. Хозяева уговаривают его станцевать мазурку с дочерью. Во время танца пара привлекает всеобщее внимание. Иван Васильевич умиляется тому, что полковники носят немодные опойковые сапоги, т. е. отказывает себе во многом» чтобы одевать и вывозить любимую дочь в свет. После мазурки отец подводит Вареньку к Ивану Васильевичу, и остаток вечера молодые люди проводят вместе. Иван Васильевич возвращается домой под утро, но не может уснуть и отправляется бродить по городу в направлении дома Вареньки.

В Петербурге, в богатом доме Звездинцевых, перед зеркалом долго любуется собой красивый и развратный лакей Григорий, лениво отзываясь на многократные зовы Василия Леонидыча, хозяйского сына, кокетничая с Таней, веселой и энергичной горничной.

В привычной утренней суматохе снуют слуги, беспрерывно звонят в дверь посетители: артелыцик от Бурдье с платьем и запиской для барыни, Сахатов Сергей Иванович, бывший товарищ министра, элегантный господин, свободный и интересующийся всем на свете, доктор, регулярно наблюдающий барыню, Яков-буфетчик, вечно виноватый, неловкий и пугливый. Между доктором и Сахатовым завязывается и обрывается разговор о спиритизме. Всей беготней управляет камердинер Федор Иванович, «любитель» образования и политики, человек умный и добрый.

Новый звонок в дверь. Швейцар докладывает о приходе мужиков из курской деревни, хлопочущих о покупке земли. Среди них — Митрий Чиликин, отец буфетчика Семена, жениха Тани. Пока Федор Иванович у барина, мужики с гостинцами ждут под лестницей.

Сразу после приезда в Москву Николенька ощущает перемены, происшедшие с ним. В его душе находится место не только собственным чувствам и переживаниям, но и состраданию чужому горю, умению понимать поступки других людей. Он сознает всю неутешность горя бабушки после смерти любимой дочери, до слез радуется, что находит в себе силы простить старшего брата после глупой ссоры. Еще одна поразительная для Николеньки перемена заключается в том, что он со стыдливостью замечает волнение, которое вызывает в нем двадцатипятилетняя горничная Маша. Николенька убежден в своей уродливости, завидует Володиной красоте и изо всех сил старается, хотя и безуспешно, убедить себя в том, что приятная наружность не может составлять всего счастья жизни. И Николенька пытается найти спасение в мыслях о гордом одиночестве, на которое, как ему кажется, он обречен.

Бабушке доносят, что мальчики играются с порохом, и, хотя это всего лишь безобидная свинцовая дробь, бабушка винит в недостаточности присмотра за детьми Карла Иваныча и настаивает на том, чтобы его заменили приличным гувернером. Николенька тяжело переживает расставание с Карлом Иванычем.

Ранняя весна. Конец века. По России идет поезд. В вагоне идет оживленная беседа; купец, приказчик, адвокат, курящая дама и другие пассажиры спорят о женском вопросе, о браке и свободной любви. Только любовь освещает брак, утверждает курящая дама. Тут, в середине её речи, раздается странный звук как бы прерванного смеха или рыдания, и некий не старый еще, седоватый господин с порывистыми движениями вмешивается в общий разговор. До сих пор на заговаривания соседей он отвечал резко и коротко, избегая общения и знакомства, а все больше курил, смотрел в окно или пил чай и в то же время явно тяготился своим одиночеством. Так какая любовь, спрашивает господин, что вы разумеете под истинной любовью? Предпочтение одного человека другому? Но на сколько? На год, на месяц, на час? Ведь это только в романах бывает, в жизни никогда. Духовное сродство? Единство идеалов? Но в таком случае незачем спать вместе. А, вы, верно, меня узнали? Как нет? Да я тот самый Позднышев, что убил свою жену. Все молчат, разговор испорчен.

В рассказе-были «Корова» мальчик Миша бросил осколки разбитого им стакана в корове пойло и вызвал настоящую беду. Корову пришлось зарезать, семья осталась без молока. Бабушке пришлось в няньки наняться, чтобы заработать на новую корову. Мальчика так мучает совесть, что он не слезает с печи даже, когда все едят студень из коровьей головы. Каждый день во сне он видит, как дядя Василий несет за рога мертвую, бурую голову Буренушки с открытыми глазами и красной шеей. Два товарища шли по лесу два товарища. Неожиданно выскочил медведь. Один мальчик влез на дерево, другой упал на землю и притворился мертвым. Медведь подошел к нему, стал нюхать, тот и дышать перестал. Медведь подумал, что мальчик мертв и отошел. Другой мальчик слез с дерева и смеется: «Что медведь тебе на ухо говорил?» А он сказал мне, что плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают.

Ранним зимним утром от крыльца московской гостиницы Шевалье, простясь с друзьями после долгого ужина, Дмитрий Андреевич Оленин отъезжает на ямской тройке в кавказский пехотный полк, куда зачислен юнкером.

С молодых лет оставшись без родителей, Оленин к двадцати четырем годам промотал половину состояния, нигде не кончил курса и нигде не служил. Он постоянно поддается увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; инстинктивно бежит всякого чувства и дела, которые требуют серьезных усилий. Не зная с уверенностью, на что же направить силу молодости, которую ясно чувствует в себе, Оленин надеется с отъездом на Кавказ переменить жизнь, чтобы не стало в ней больше ошибок и раскаяния.

За долгое время дороги Оленин то предается воспоминаниям о московской жизни, то рисует в воображении манящие картины будущего. Горы, которые открываются перед ним в конце пути, удивляют и радуют Оленина бесконечностью величественной красоты. Все московские воспоминания исчезают, и какой-то торжественный голос будто говорит ему: «Теперь началось».