Они познакомились в декабре, случайно. Он, попав на лекцию Андрея Белого, так вертелся и хохотал, что она, случайно оказавшаяся в кресле рядом и сперва с некоторым недоумением смотревшая на него, тоже рассмеялась. Теперь каждый вечер он ехал в её квартиру, снятую ею исключительно ради чудесного вида на храм Христа Спасителя, каждый вечер возил её обедать в шикарные рестораны, в театры, на концерты… Чем все это должно было кончиться он не знал и старался даже не думать: она раз и навсегда отвела разговоры о будущем.

Она была загадочна и непонятна; отношения их были странны и неопределенны, и это держало его в постоянном неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании. И все же, каким счастьем был каждый час, проведенный рядом с ней…

В Москве она жила одна (вдовый отец её, просвещенный человек знатного купеческого рода жил на покое в Твери), зачем-то училась на курсах (ей нравилась история) и все разучивала медленное начало «Лунной сонаты», одно только начало… Он задаривал её цветами, шоколадом и новомодными книгами, получая на все это равнодушное и рассеянное «Спасибо…». И похоже было, что ей ничто не нужно, хотя цветы все-таки предпочитала любимые, книги прочитывала, шоколад съедала, обедала и ужинала с аппетитом. Явной слабостью её была только хорошая одежда, дорогой мех…

«Мой дорогой, когда ты вырастешь, вспомнишь ли ты, как однажды зимним вечером ты вышел из детской в столовую, — это было после одной из наших ссор, — и, опустив глаза, сделал такое грустное личико? Ты большой шалун, и когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу. Но я не знаю никого трогательнее тебя, когда ты притихнешь, подойдешь и прижмешься к моему плечу! Если же это происходит после ссоры, и я говорю тебе ласковое слово, как порывисто ты целуешь меня, в избытке преданности и нежности, на которую способно только детство! Но это была слишком крупная ссора…»

В тот вечер ты даже не решился подойти ко мне: «Покойной ночи, дядечка» — сказал ты и, поклонившись, шаркнул ножкой (после ссоры ты хотел быть особенно благовоспитанным мальчиком). Я ответил так, будто между нами ничего не было: «Покойной ночи». Но мог ли ты удовлетвориться этим? Забыв обиду, ты опять вернулся к заветной мечте, что пленяла тебя весь день: «Дядечка, прости меня… Я больше не буду… И пожалуйста, покажи мне цифры!» Можно ли было после этого медлить с ответом? Я помедлил, ведь я очень умный дядя…

В осенний ненастный день по разбитой грязной дороге к длинной избе, в одной половине которой была почтовая станция, а в другой чистая горница, где можно было отдохнуть, поесть и даже переночевать, подъехал обкиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий серьезный мужик в туго подпоясанном армяке, а в тарантасе — «стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый».

Когда лошади стали, он вылез из тарантаса, взбежал на крыльцо избы и повернул налево, как подсказал ему кучер. В горнице было тепло, сухо и опрятно, из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, снял перчатки и картуз и устало провел рукой по слегка курчавым волосам. В горнице никого не было, он приоткрыл дверь и позвал: «Эй, кто там!» Вошла «темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина… с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой». Она вежливо поздоровалась.

Показан голод и обнищание в деревне зимой. Танька — маленькая девочка — спит на печке вместе с братиком Васькой (их отец Корней и мать Марья). Семья вынуждена была продать корову и совсем за бесценок лошадь. Но есть все равно нечего и кормить детей нечем. Поэтому мать отправляет детей с самого утра гулять на улицу (на пруд), а вечером рано укладывает спать, чтобы есть не просили. У самой Марьи сердце от боли разрывается, и она рассказывает о бедственности положения страннику, ночевавшему у них в доме. То, как «заголосила» мать, услышала Танька, проснувшаяся от холода. Она решает сразу зимним утром бежать на улицу, чтоб мать не голосила. Замерзшую её подбирает барин Павел Антоныч и везет к себе в гости (он старый человек, усердный хозяин, умерла у него жена, пришлось отпустить крепостных, сын-студент был сослан в Сибирь, т.е. барин одинок). Ему хотелось обогреть и накормить замерзшего ребенка. Павел Антоныч показывал Таньке, как играют часы, поил её чаем с молоком, пел ей песни под гитару. При этом он думает про будущее, которое её ждет, думает про голодающих людей в деревнях. Вечером он везет Таньку в санях домой. Ей снится сон про сад, звезды, Ваську, часы, мать.

«Суходол» — семейная хроника столбовых дворян Хрущевых. В центре произведения, кроме того, — судьба Натальи, дворовой, которая жила у Хрущевых как родная, будучи молочной сестрой отца. Рассказчик многократно повторяет мысль о близости суходольских господ своей дворне. Сам он впервые попадает в усадьбу только в отрочестве, отмечает особое очарование разоренного Суходола. Историю рода, как и историю самой усадьбы рассказывает Наталья. Дед, Петр Кириллович, помешался от тоски после ранней смерти жены. Он конфликтует с дворовым Герваськой, по слухам, его незаконным сыном. Герваська грубит барину, помыкает им, чувствуя свою власть над ним, да и над остальными обитателями дома. Петр Кириллович выписывает для сына Аркадия и дочери Тони учителей-французов, но не отпускает детей учиться в город. Образование получает только сын Петр (Петрович). Петр выходит в отставку, чтобы поправить дела по хозяйству. Он приезжает в дом вместе со своим товарищем Войткевичем. Тоня влюбляется в последнего, и молодая пара проводит много времени вместе. Тоня поет романсы под фортепиано, Войткевич читает девушке стихи а по всей вероятности, имеет по отношению к ней серьезные намерения. Однако Тоня так вспыхивает при любой попытке Войткевича объясниться, что, видимо, тем самым отталкивает молодого человека, и тот неожиданно уезжает. Тоня от тоски лишается разума, серьезно заболевает, становится раздражительной, жестокой, неспособной контролировать свои поступки. Наталья же безнадежно влюбляется в красавца Петра Петровича. Переполненная новым чувством, счастливая уже от того, что может находиться рядом с предметом своей страсти, она, совершенно неожиданно для себя самой крадет у Петра Петровича зеркальце в серебряной оправе и несколько дней наслаждается обладанием вещью любимого, подолгу глядясь в зеркало в безумной надежде понравиться молодому барину. Однако её недолгое счастье кончается позором и стыдом. Пропажа обнаруживается, Петр Петрович лично приказывает обрить Наталье голову и высылает её на дальний хутор. Наталья покорно отправляется в путь, по дороге ей встречается офицер, отдаленно напоминающий Петра Петровича, девушка падает в обморок. «Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть».

Познакомились они летом, на одном из волжских пароходов. Он — поручик, Она — прелестная маленькая, загорелая женщина (сказала, что едет из Анапы). «…Я совсем пьяна, — смеялась она. — Вообще я совсем с ума сошла. Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании». Поручик целовал её руку, а сердце его блаженно и страшно замирало…

Пароход подходил к пристани, поручик умоляюще пробормотал: «Сойдем…» И через минуту они сошли, на запыленной пролетке доехали до гостиницы, прошли в большой, но страшно душный номер. И как только лакей затворил за собой дверь, оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой.

А утром она уехала, она, маленькая безымянная женщина, шутя называвшая себя «прекрасной незнакомкой», «царевной Марьей Моревной». Утром, несмотря на почти бессонную ночь, она была свежа, как в семнадцать лет, немного смущена, по-прежнему проста, весела, и — уже рассудительна: «Вы должны остаться до следующего парохода, — сказала она. — Если поедем вместе, все будет испорчено. Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет больше. На меня точно затмение нашло… Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара…» И поручик как-то легко согласился с нею, довез до пристани, посадил на пароход и при всех поцеловал на палубе.

Чанг (пес) дремлет, вспоминает, как шесть лет назад в Китае познакомился со своим нынешним хозяином, капитаном. За это время их судьба круто переменилась: они больше не плавают, живут на чердаке, в большой и холодной комнате с низкими потолками. Капитан спит на продавленной кровати, но Чанг помнит, какая кровать была у его хозяина прежде — удобная, с ящиками, с мягкой постелью. Чангу снится сон, как первый его хозяин, китаец, продал его щенком капитану всего за целковый. Чанга мутило всю дорогу, и он не видел ни Сингапура, ни океана, ни Коломбо, мимо которых проплывал пароход.

Чанг просыпается оттого, что где-то внизу громко хлопает дверь. Капитан встает, отхлебывает водки прямо из бутылки, наливает немного и Чангу. Захмелевший пес видит новый сон о том, как прошла его морская болезнь, и у побережья Аравии он наслаждался прекрасным ясным утром. Капитан позвал собаку к себе в рубку, накормил и вдруг завел с Чангом беседу о том, что его волновало (как пройти «поумнее» Красное море). Потом капитан рассказывает Чангу, что везет его в Одессу, что дома его ждут красавица жена и дочка, которую он любит так сильно, что сам боится своей любви («для меня весь мир только в ней»), но считает себя счастливым человеком. Помолчав, хозяин добавляет: «Когда кого любишь, никакими силами никто не заставит тебя верить, что может не любить тебя тот, кого ты любишь».

Далее даты опускаем. В вагон трамвая вошел молодой офицер и, покраснев, сказал, что он «не может, к сожалению, заплатить за билет». Приехал Дерман, критик, — бежал из Симферополя. Там, говорит, «неописуемый ужас», солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови». Какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке. «Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…» Это слышишь теперь поминутно. Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли? В трамвае ад, тучи солдат с мешками — бегут из Москвы, боясь, что их пошлют защищать Петербург от немцев. Встретил на Поварской мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: «Деспот, сукин сын!» На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами, в том, что они немцами подкуплены. Спрашиваю Клестова: «Ну, а сколько же именно эти мерзавцы получили?» «Не беспокойтесь, — ответил он с мутной усмешкой, — порядочно…» Разговор с полотерами

Виталий Мещерский, молодой человек, недавно поступивший в университет, приезжает на каникулы домой, воодушевлённый желанием найти любовь без романтики. Следуя своим планам, он ездит по соседским имениям, попадая в один из дней в дом своего дяди. Попутно упоминается о детской влюбленности героя в кузину Соню, которую он теперь встречает и с которой немедленно начинает роман. Соня кокетливо предупреждает Виталия, что завтра он увидит гостящую у неё подругу по гимназии Натали Станкевич и влюбится в неё «до гроба». На другой день утром он действительно видит Натали и изумляется её красоте. С этого времени чувственные отношения с Соней и невинное восхищение Натали развиваются для Виталия одновременно. Соня ревниво предполагает, что Виталий влюблён в Натали, но в то же время просит его уделять последней больше внимания, чтобы тщательней скрыть свою с ним связь. Однако и Натали не оставляет незамеченными отношения Сони с Виталием и, когда тот берет её за руку, сообщает ему об этом. Виталий отвечает, что любит Соню как сестру.

Катя — возлюбленная Мити («милое, хорошенькое личико, небольшая фигурка, свежесть, молодость, где женственность ещё мешалась с детскостью»). Она учится в частной театральной школе, ходит в студию Художественного театра, живет с мамой, «всегда курящей, всегда нарумяненной дамой с малиновыми волосами», давно уже оставившей мужа.

В отличие от Мити, Катя не поглощена любовью всецело, не случайно Рильке заметил, что с ней Митя всё равно жить не смог бы — она слишком погружена в театральную, фальшивую среду. Её увлечению потакает директор школы, «самодовольный актер с бесстрастными и печальными глазами», каждое лето отправлявшийся на отдых с очередной совращённой им ученицей. «Постом с К. начал заниматься директор», — указывает Бунин. Как и в рассказах «Чистый понедельник», «Пароход „Саратов“», важнейшие события в жизни героев соотносятся со временем Великого Поста. Именно в шестую неделю Великого Поста, последнюю перед Страстной, К. сдает экзамен директору. На экзамене она облачена во всё белое, словно невеста, что подчеркивает двусмысленность ситуации.