В Малом театре с 1825 г.

Могучий чародей, который своей необыкновенной веселостью и прекрасным талантом, как волшебным жезлом, мгновенно превращает утомительную скуку в веселый смех, воскрешает то, в чем нет и признака жизни, и из-ничего делает нечто — так называется о Живокини наблюдавший его игру из-за кулис режиссер Соловьев. Видевшие его из зрительного зала считали, что «при первых звуках его голоса, раздававшегося иногда за кулисами, публика уже приходила в приятное волнение, чувствовала себя хорошо настроенной. Когда же появлялся он, то вместе с ним врывалось веселье и смех и наполняло всю сцену, не давая места ничему другому... В нем все было комично: выражение лица, телодвижения, дикция. Он мог обходиться без речей, поводя только глазами или выделывая что-нибудь руками, и вызывать громкие рукоплесканья» (Галахов). Знавшие его в жизни вспоминали, что он «привлекал к себе своей необыкновенной веселостью, своими забавными, мастерски рассказываемыми анекдотами и особенной, ему только свойственной фамилиарностью».
Он на сцене был таким, каким был в жизни, — недаром, когда он стал преподавателем в театральной школе, он говорил: «уча, я доказывал, что нет ничего легче, как быть актером или актрисой, что для этого нужно только уметь жить на сцене так, как мы живем в настоящей жизни». И присущие в жизни этому потомку итальянских выходцев веселость, жизнерадостность и бойкость легко переносились им на сцену, где он ничего не представлял, а был самим собой. Но сам он был так ярко своеобразен, что, играя пятьдесят лет самого себя, «и в полвека не надоел публике», и даже строгий Белинский писал: «я раз пять был на водевиле «Хороша и дурна» и не откажусь еще быть двадцать раз и все для г. Живокини».
Играя в «театральных пустяках», он восторгал непосредственностью комизма своей фигуры, лица, голоса, неиссякаемой жизнерадостностью своего характера, поражал уменьем преподнести куплет, произнести «обращение к публике», с'импровизировать текст. Но «все им прибавленное никогда не кажется лишним, а напротив все находят необходимым» — свидетельствует современник, добавляющий: «этих перемен и прибавлений он не придумывает и не готовит, а играя, вдруг артистическим чутьем понимает, что эта фраза не ловка — и он ее переменит, что эта мысль не ясно выражена — и он прибавляет в ней несколько слов от себя». И не отсутствием знания текста вызывались его отсебятины,— «роль он знал твердо» — а желаньем жить на каждом спектакле.
Когда же он играл классиков, он, за редким исключением, не позволял себе менять текста. А в литературно-ценных произведениях он выступал не раз: так «с настоящим искусством» играл он Мольера, давал оригинальную трактовку Шекспира (Грумио - «Укрощение строптивой», Борахио — «Много шуму из ничего»), играл он и Грибоедова (его Репетилов «не уступал, по мнению Боборыкина, Сосницкому и особенно ярко умел оттенить беспутно-клубную и беспробудно-барскую жизнь»), и Гоголя (Кочкарев и Подколесин), и Островского (например, Ризположенский - «Свои люди—сочтемся», Городничий — «Горячее сердце» и т. д.), но не в этих ролях была его главная ценность: водевиль (будь то «Аз и Ферт», «Стряпчий под столом» или «Лев Гурыч Синичкин») — вот его сфера, и не его вина, что этот жанр не мог иметь художественно-литературного значения равного таланту Живокини.
И этот крупнейший комик-буфф находил выход в том, что смеялся «не ролью, а над ролью, выдавая ее, таким образом, головой зрителям»; его смех «не спроста, он слишком об'ективен и не далек от глумленья». Говоря современной терминологией, мы могли бы сказать, что Живокини играл не «образ», а «отношение к образу».
Когда Живокини скончался, Родиславский, настоящий по своему времени знаток театра, писал: «только два имени — Мочалов и Живокини — были в России так популярны, так любимы, так достолюбезны...» И это сопоставление поражающее на первый взгляд своей неожиданностью, справедливо: оба они, при всем различии их амплуа,— одинаковой актерской природы. Тот и другой обладали яркой индивидуальностью, громадным темпераментом, оба раскрывали не образ, а себя через него, оба заражали зрителей: один своей трагической эмоциональностью, другой комическим воодушевлением.
Живокини — одна из блестящих фигур Малого театра, фигур неповторимых благодаря исключительной яркости его природных качеств, доведенных до значительной и притом подлинно театральной выразительности.