СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (1827—1862)

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА (1826—1877)

В Малом театре с 1836 по 1861 г.
В Малом театре с 1848 г.

Много первоклассных актеров знал Малый театр за свое существование, — имен их не перечислить. Этот театр по праву признается «театром актера», и в его труппе всегда были замечательные дарования, имевшие не только заслуженный успех у публики, но и несомненное значение в театре своего времени. Память о них сохранилась в театре и до сих пор, но широкой публике их имена мало говорят.
Если Львова-Синецкая, Сабурова, Репина, например, или Немчинов, Потанчиков и Рассказов известны лишь историкам театра, если Акимову, Таланову, Колосову, Орлову, сестер Бороздиных, Полтавцева, Дмитревского, Решимова, Макшеева вспоминают как блестящих мастеров своего времени, или Степанова и Никифорова ценят как изумительных воплотителей второстепенных или эпизодических ролей, если, наконец, десятки актеров большой художественной значимости не нашли еще отражения в театральной историографии, то об'яснение этому мы найдем в следующем.
При всей ценности образов, ими созданных, при всей яркости их индивидуальностей, при всем их мастерстве они были продолжателями ранее открытого и, работая в другом театре, они могли бы составить его славу, здесь же, на подмостках старейшего драматического театра, их дарования затмились талантами тех могикан сценического искусства, которые способствовали проложению новых путей в мастерстве актера. Есть среди последних имена, которые в своем творчестве стоят особняком — их сценическая жизнь так сложилась, что, будучи при жизни общепризнанными крупнейшими мастерами, они должны быть известны каждому стремящемуся узнать театральное прошлое, а они, вместе с тем, полузабыты. Таковы супруги Васильевы: Сергей Васильевич и его жена Екатерина Николаевна, урожденная Лаврова.
Судьба С. В. Васильева трагична. В пятидесятых годах он был «самым крупным и самобытным артистом после П. М. Садовского», но в тридцать четыре года, в расцвете своих артистических сил, должен был покинуть театр — он ослеп. Современники его называли «гениальным». Он превращал в живых людей деревяные, шаблонные фигуры водевильных героев, и смех, им возбуждаемый, «был освещающий, очищающий душу, запечатлевавшийся в ней, как хорошая, счастливая минута жизни».
Образы, им воспроизводившиеся в репертуаре Островского, были «созданиями», «дальше которых не пошел никто из последующих исполнителей, не исключая и таких, как А. Е. Мартынов», гениальный актер петербургского драматического театра. Его Бородкин («Не в свои сани не садись»), Разлюляев («Бедность не порок»), Андрей («В чужом пиру похмелье»), — не говоря уже о поразительном исполнении Милашина («Бедная невеста»), или Тихона («Гроза»), которого он «так полно и художественно воссоздал» («Кабанов—Василиев типичнее, живее, ярче, хотя столь же прост и безэффектен, как Кабанов—Мартынов», по словам Баженова),— способствовали упрочению нового репертуара. При этом он обладал «удивительной способностью жестом, движением, интонацией одного слова осветить, дать поясняющий мазок быту, характеру изображаемой роли» (Стахович), и, как частность, его мимическая игра, освещавшая внутреннюю сущность образа, постоянно вызывала рукоплесканья зрителей.
Он был лучшим Хлестаковым, которого знала сцена Малого театра, — "вполне живое, знакомое каждому лицо". Во всех ролях, как указанных, так и в Митрофане («Недоросль»), Ланселоте («Шейлок»,) Гарпагоне («Скупой»), он давал столь эапечатляющиеся образы, что они вытесняли ранее виденные зрителями и не забывались при новых исполнителях. Он, наконец, несмотря на молодость и трагичность своей судьбы, был основателем амплуа «комика-простака», несмотря на то, что блестяще играл и драматические роли (Михаило — «Чужое добро в прок не идет»).
Е. Н. Васильева прежде всего поражала тем, что была актрисой вне амплуа: «диапазон ее таланта изумлял своим размером», — легкий водевиль и трагедийные образы были ей одинаково доступны. Офелия и королева («Гамлет»), Пэдж («Двенадцатая ночь») так же «блестяще, изящно, тонко и страстно» исполнялись ею, как и Марья Андреевна («Бедная невеста»), Анна Павловна («Шутники») и впоследствии Городничиха («Ревизор»). «Ее сферой были характеры. Тут она не имела соперниц»; современник (Карнеев) считал, что, живя «во Франции, Германии или Италии, она стала бы всесветной знаменитостью» и «этот могучий талант» был бы признан «гениальным». Другой современник (Баженов) считал, что «ни на московской, ни на петербургской сцене мы не знаем в настоящее время (писано в 1865 г.) другой актрисы, в исполнении которой искусство и ум соединялись бы так тесно...»
Не даром студенты Московского университета в том же году, делая ей подношение, гравируют на нем: «Первой русской актрисе».